Текст: Ксения Крушинская
Иллюстрации: Тим Яржомбек
Что-то в воздухе
Парфюмерный критик и писательница Ксения Крушинская рассуждает о том, чем пахнет Москва, и рассказывает, при чем здесь железная дорога и как запах спального района отличается от запаха Патриарших.

У любимого многими парфюмерного бренда Le Labo есть целая линейка, посвященная запахам городов. Париж у них пахнет ванилью — невесомой и почти не сладкой — Даллас свежими простынями в отеле, Нью-Йорк — бодрыми цитрусами и букетом из белых цветов, Лондон — потемневшим дымным деревом. Москва же — смешением из согревающих нот бензоина (аромат так и называется Benjoin 19), амбры, кедра и ладана. Все вместе звучит до странности знакомо — напоминает о теплом, солоноватом запахе железнодорожных станций, который в Москве — и почему-то именно в ней — кажется особенно мощным. Мне, например, однажды достаточно было понюхать волосы любимого человека, чтобы понять, что он шел ко мне мимо вокзала. Так плотно, как в нашей столице, железнодорожные пути не пахнут почему-то нигде — хотя креозот, вещество, которое, вроде бы, ответственно за этот специфический аромат, используют для пропитки рельс в большинстве крупных городов мира. Создателям Le Labo и парфюмеру Франку Фельклю (он же, кстати, в свое время собрал главный бестселлер марки Santal 33) можно поапплодировать — ольфакторный отпечаток Москвы у них получился на удивление точным. Не обошлось и без отсылок к Толстому — куда же без Льва Николаевича, если речь идет о «загадочной русской душе»? Основатели Le Labo Фабрис Пено и Эдди Роски утверждают, что Benjoin 19 посвящен «Анне Карениной», а точнее, той сцене в романе, где Анна впервые встречается с Вронским — произошло это, как мы помним, как раз на вокзале в Москве. В общем, все неслучайно.
.jpg)
Разумеется, запах железной дороги вполне себе может быть запахом-символом для города, в который на протяжении веков съезжались на поездах миллионы. И миллионы же его покидали — причем далеко не всегда их локомотивы отправлялись в светлое будущее. Но все-таки Москва мегаполис — так что ограничиться одной ольфакторной ассоциацией вряд ли получится — да и не слишком хочется. Если вы здесь родились или давно живете, город для вас состоит из десятков запахов — как и десятков архитектурных стилей. Некоторые из них — и запахи и здания — мы обожаем, некоторые — великодушно терпим. Есть и те, вдыхая которые брезгливо морщимся — так же как с презрением отворачиваемся от монстра из стеклобетона, выросшего на месте снесенного старинного особняка.
На Петровке вас обдаст шлейфом Tom Ford, на Остоженке — накроет чем-нибудь By Killian, на Малой Дмитровке можно попробовать ухватить за хвост ускользающий Fleur Narcotique.
Цветовые зоны на этой пестрой ольфакторной карте меняются от района к району. У метро, если вы живете не в самом центре, вас, словно теплой волной, обдает запахом шаурмы (как вариант — курицы гриль) из ближайшей к переходу точки общепита. Запах этот плотный, влажный и такой жирный, что кажется, будто жир от куриной кожицы теперь покрывает ворсинки меха на вашем воротнике. Спустившись в метро, вы пару секунд пробиваетесь сквозь запах нечистот (иногда, если в переходе торгуют цветами, он причудливо миксуется с запахом бордовых роз и увядших в расцвете лет пионов), затем, оказавшись уже на перроне, а потом и в поезде, вдыхаете причудливую какофонию. Здесь пахнет туалетной водой, одеколоном, кремом для бритья, шампунем, чьими-то вспотевшими волосами. Зимой — намокшими дубленками, летом — несвежими воротничками рубашек. Чебуреком с бараниной, который кто-то второпях съел на завтрак, и водкой, которой его сосед по поручню слева запивал одинокий ужин вчера вечером. Находится в этом плотном воздухе место запаху крема для обуви и для лица, жевательной резинки, кофе из пластикового стаканчика, новенькой кожаной сумки и чьей-то выкуренной второпях, перед тем как спуститься в переход, ментоловой сигареты.
-(1).jpg)
Вы выныриваете из этой преисподней со вздохом (и вдохом) облегчения. Дальнейшие ваши ольфакторные впечатления зависят от того, куда, собственно, привез вас поезд. Спальные районы пахнут подтаявшим снегом зимой, дымом от листвы — осенью, нагретым бетоном, пыльными (а иногда влажными, если прошел дождь или проехала поливалка) тротуарами — летом. А весной — в ольфакторном плане это самое прекрасное время в Москве — весной здесь пахнет сиренью, черемухой и иногда липой.
Но, конечно, и в Столешникове и на Большой Дмитровке, и на Патриарших последние несколько лет безраздельно царит она — Baccarat Rouge 540.
Центр таким разнообразием природных ароматов вряд ли порадует. Куда больше шансов здесь уловить запах стейка из «Воронежа» или подгоревших кофейных зерен из «Кофикса». И, разумеется, в воздухе дорогих московских районов плавают, то смешиваясь одно с другим, то отталкиваясь друг от друга, как надувные мячики в воде, плотные облака ароматов нишевых духов. На Петровке вас обдаст шлейфом Tom Ford, на Остоженке накроет чем-нибудь by Kilian, на Малой Дмитровке можно попробовать ухватить за хвост ускользающий Fleur Narcotique. Но, конечно, и в Столешникове, и на Большой Дмитровке, и на Патриарших (особенно — на Патриарших!) последние несколько лет безраздельно царит Baccarat Rouge 540. Этот бесцеремонно сладкий, древесный и чуть йодистый запах (ненавистники называют его запахом палаты отделения гнойной хирургии) исходит от девушек в объемных бежевых пальто, от фанаток ЗОЖ в плюшевых спортивных костюмах, от стилисток модных журналов и от их начальниц. Французский парфюмер с армянскими корнями Франсис Кюркджян, придумывая пять лет назад аромат к юбилею дома хрусталя Baccarat и не догадывался, что вот-вот подарит Москве самый настоящий аромат эпохи. Пожалуй, если бы мне нужно было навсегда покинуть город и разрешено взять с собой частичку его воздуха, в нем — этом воздухе — смешались бы креозот, цветущая липа, шаурма, чей-то новый кожаный портфель, теплая пыль на асфальте во дворе. И конечно, маленькая частичка Baccarat Rouge 540.
В этом списке — великие, но утраченные, постройки: футбольный стадион, выкопанный жителями близлежащего района, карандашная фабрика, призванная окультурить крестьян, и первая работа будущей звезды архитектуры Константина Мельникова. Конструктивизму — сто лет. Главные сохранившиеся здания Рассказываем про важнейшие конструктивистские постройки, которые должны были помочь появиться новому человеку: баню в форме самолета, башню в виде корзинки для бумаг и типографию-горизонтальный небоскреб. Хлеба и зрелищ Рестораны и кафе, где гостям предлагается просто еда давно остались в прошлом — за ужином или обедом теперь надо как минимум изучать современное искусство или слушать концерт, а как максимум — чувствовать себя частью комьюнити. Выбрали три московских заведения, которые прививают такой подход к ресторанному делу и более чем успешно формируют вокруг себя сообщество единомышленников. На белом свете Поговорили с архитектором и урбанистом Ильдаром Ильдархановым (КБ «Стрелка») о том, почему в мегаполисах так светло, как это влияет на психологическое состояние горожан и почему Москву подсвечивают так, что видно из космоса.